Государство отбирает у ангарских «чернобыльцев» звания и права.
В следующем году мир будет отмечать 25-летие трагических событий на Чернобыльской атомной электростанции, унесших тысячи человеческих жизней и перевернувших историю атомной энергетики. Чем ближе мы к этой дате, тем яснее становится: нам не хватило четверти века, чтобы осознать всю чудовищность произошедшего в Чернобыле. До сих пор нет полных сведений о причинах и последствиях той катастрофы, а официальная медицина с маниакальным упорством не связывает косящие сейчас «чернобыльцев» болезни с воздействием радиоактивных загрязнений и выдает слишком «причесанные» сведения о заболеваемости пострадавших.
...В ночь с 25 на 26 апреля 1986 года в результате аварии на четвертом реакторе в атмосферу было выброшено около 190 тонн радиоактивных веществ. По некоторым данным, люди в Чернобыле и ближайших к нему городах Припяти и Киеве подверглись облучению в 90 раз большему, чем при падении бомбы на Хиросиму. Смертельное облако из стронция, цезия, йода осело в лесах, на полях, водоемах, улицах и крышах жилых домов. Из Ангарска ликвидировать последствия аварии на Чернобыльской АЭС уехало более 1000 человек. За 24 года ряды ангарских «чернобыльцев» сильно поредели. По данным департамента соцзащиты населения, сегодня в городе проживают 230 человек, признанных пострадавшими от радиационных загрязнений. В нашем городе интересы «чернобыльцев», «маяковцев» и ликвидаторов последствий других радиационных катастроф защищает ангарское отделение областной общественной организации «Союз ветеранов Чернобыля». Ее председатель Александр Исаков был одним из тех, кто 15 лет назад проводил организационное собрание. Он и по сей день продолжает добиваться у государства обеспечения прав, которыми оно же само формально наделило пострадавших от «мирного» атома. Как же так получилось, что ликвидаторы, которые спасли весь мир, теперь стали обузой для спасённых?
•••
В 1986 году Олегу Хемичу было 23 года. Он работал трактористом в СМУ №7 и в Чернобыль был отправлен от стройки. В начале лета начальник бригады вызвал его к себе и сообщил о командировке на Украину. «Нам никто не говорил правду об аварии в Чернобыле, никто не предупреждал об опасности облучения, – вспоминает Олег Степанович. – Просто сказали: надо ехать, помочь людям. Работа та же – строительство. И только на месте мы уже поняли, что оказались совсем в другом мире». О том, что рассказывают очевидцы тех событий, редко упоминают в официальных докладах на форумах и конгрессах. Даже сейчас ученые мужи на полном серьезе утверждают, что жертвами аварии стали 30 умерших от острой лучевой болезни в первые дни после взрыва реактора.
А вот ангарчанин Олег Хемич видел своими глазами и других умерших от радиации. «Мы прилетели на самолете в Киев, затем нас отвезли в бывший детский лагерь под Чернобылем «Голубые озера», – рассказывает он. – Там мы и жили все время работы. Часто доводилось проезжать мимо железнодорожных станций небольших населенных пунктов. Многие люди, бросившие свои дома и бежавшие из зоны сильного загрязнения, не смогли добраться до спасительных территорий. Некоторые умирали прямо на вокзалах. Их тела старались побыстрее убрать с глаз прохожих. А мы работали там и смутно представляли себе, как опасно находиться в непосредственной близости от станции. Утром нас доставляли на место. Я работал на открытом небронированном грейдере, делал дороги, подъездные пути для тяжелой техники. По нормативам полагалось находиться в зоне заражения не больше 15 минут. Все знали, что каждые 15 минут на станции происходит очередной выброс и надо покидать место работы и прятаться в укрытие. Не думаю, что это спасало от облучения. Нам, конечно, выдавали форму и белье, а еще марлевые повязки.
Теперь каждый школьник знает, что излучение не остановить этим, а тогда о радиации мало знали. Многие боялись оставаться в Чернобыле, пробыв несколько дней, уезжали, а другие работали. Там много было бардака. Жизнь человека не стоила и гроша. С Кавказа пригнали каких-то подневольных. Там все их называли «партизанами». Так они на месте аварии голыми руками работали. К приезду какой-нибудь комиссии или журналистов их всегда заменяли на роботизированную бронетехнику, а потом опять выпускали на работу с лопатами. Они были не жильцы – это все вокруг знали. Еще на Чернобыле беспредельничали сотрудники спецслужб. Они там были властью. Иные очень неприязненно относились к «москалям», другим вообще было плевать, кто перед ними, – они гнали по дороге на бронетранспортере и сбивали всех, кто оказывался у них на пути. Позже они стали вести себя тише. В зоне ввели режим пропусков, там находилось много военнослужащих.
После работы мы принимали душ – смывали с себя радиацию. Технику тоже мыли. Мой грейдер был тогда единственным. Я работал каждый день. И в августе машину перестали отправлять на мойку и выводить из зоны – она «фонила» даже после смыва, пропиталась радиацией насквозь. Но я продолжал на нем работать – в конце смены оставлял его на месте, а сам шел в душ. Домой вернулся в конце августа. Пробыть там почти три месяца в 86-м значило получить «сверхдозу».
В официальных источниках указывается, что первыми от взрыва четвертого энергоблока реактора на Чернобыльской АЭС стали работники станции и пожарные, прибывшие туда в первый же чаc после взрыва. О последних сказано, что они скончались через несколько месяцев в московских клиниках. Однако, по словам Олега Хемича, тела пожарных долгое время оставались на промплощадке атомной станции. Среди ликвидаторов искали добровольцев вытащить их оттуда, но никто не соглашался идти в опасную зону.
После Чернобыля жизнь у ликвидаторов пошла наперекосяк. Олег Хемич вернулся на прежнее место работы, в СМУ №7, но там вскоре поняли, что держать такого работника невыгодно – «чернобыльцам» надо платить тройной оклад. Позже Олег работал в разных местах и почти везде возникали проблемы из-за его особого статуса. Да и здоровье вскоре стало подводить. В 1995 году он получил удостоверение пострадавшего в аварии на ЧАЭС, а через год его признали инвалидом. Сейчас за плечами Олега Хемича три месяца работы в Чернобыле, четверо детей, нерабочая группа инвалидности. В 1999 году он получил от государства орден Мужества, а вот суд о возмещении вреда проиграл. Легче орденами от «чернобыльцев» откупиться, чем годами расплачиваться с ними за убитое здоровье. «Такое впечатление, что о нас все пытаются забыть, – говорит Олег Степанович. – Да мы бы и сами рады забыть все, что с нами было, вычеркнуть навсегда это из памяти и жизни. Только вот головные боли не дают этого сделать. Иной раз так скрутит – мало не покажется. Еще страшно товарищей хоронить. В последние годы мы каждый месяц прощаемся с кем-то из них».
Ангарчанина Николая Харина тоже мучают сильные головные боли. Он начал болеть сразу после возвращения из Чернобыля. Врачи поставили диагноз – энцефалопатия головного мозга. Постоянные приступообразные боли – лишь одна беда. Он забывает все, что с ним было вчера и даже час назад. Но вот забыть месяцы, проведенные в Чернобыле, не может.
На Украину Николай Харин поехал в служебную командировку не сразу после аварии на АЭС, а спустя два года. Прораба МСУ-42 отправили в Чернобыль на работы по сооружению саркофага (объект «Укрытие») вокруг взорвавшегося реактора. В октябре 1988 года он уехал туда на две недели, а пробыл почти три месяца. «Работать было очень тяжело, – рассказывает Николай Александрович. – Мы находились в самом центре аварии – на промплощадке АЭС. До нас на место шли специалисты с дозиметрами, по возвращении они говорили, сколько мы можем работать – 15-20 секунд. А как за это время слесарю сделать шов? И мы работали до результата. После смены лицо горело. Никто не знал, сколько реально «схватил» облучения. Все эти замеры проводились для галочки. Я ждал сменщика на свое место, но никто не ехал. Домой отправился 28 декабря, когда стал чувствовать себя не очень хорошо».
То, что с мужем что-то не так, Анна Харина поняла сразу: красные воспаленные глаза, частые головные боли, скачущее давление. Со временем ему стало еще хуже, 47-летний мужчина за какие-то несколько месяцев превратился в немощного больного человека. Прошли годы, и врачи областного МСЭ признали его инвалидом без необходимости переосвидетельствования (бессрочно). Среди причин инвалидности записано: «увечье, связанное с аварией на ЧАЭС». Такое же заключение вынесли в 2003 году специалисты Новосибирского межведомственного экспертного совета, но в 2005 году их московские коллеги не признали связи заболевания с облучением, полученным в ходе работ по ликвидации последствий аварий в Чернобыле, и с Николая Харина сняли все льготы ликвидатора.
«Всех положенных им по закону льгот и прав «чернобыльцы» добиваются только через суд, – говорит Анна Терентьевна. – Я не знаю, почему существует такая практика. Те же ветераны труда или войны не выхаживают свои пенсии и льготы в судах: раз написано в федеральном законе, значит бюджет обязан обеспечить их. В наших же случаях все очень сложно. Признали ликвидатора инвалидом из-за облучения до 2001 года – одно пособие, признали позже – в три-четыре раза меньше выплаты. Мужу дали инвалидность еще в 1997 году, однако официально связали заболевание с облучением на ЧАЭС только в 2003 году. Шесть лет назад мы подали иск в суд о признании связи его болезни и облучения на момент получения инвалидности. Судья отправила все документы в столицу. А тогда уже был составлен новый перечень «радиационных» заболеваний, куда вошли в основном онкологические заболевания. Энцефалопатия мозга была исключена из этого списка, и московские эксперты вынесли заключение о несвязанности болезни мужа с полученным им облучением в 1988 году. На основании этого документа судья вынесла решение не удовлетворять наши требования, а муж по незнанию забрал свой иск из суда. И это дало основание сотрудникам соцзащиты лишить его всех прав и льгот «чернобыльцев». Ему прекратили выплачивать пособие и требуют, чтобы он сдал удостоверение».
Случай Николая Харина вопиющий во многих отношениях, но у него есть прецедент в Ангарске. Похожая история случилась еще с одним ангарским ликвидатором Александром Кондратенко, который был в Чернобыле три раза (!). Его тяжелые болезни тоже не значились в новом перечне заболеваний, связанных с облучением при работе на месте техногенных катастроф, и суд по его делу также своим решением сэкономил бюджетные средства. В феврале этого года Александр Кондратенко умер, так и не сумев доказать свою правоту в суде. И Николай Харин остался один в ситуации, которая кажется безвыходной всем, кто с ней знаком по документам.
«Мы пишем жалобы в областной кассационный суд, а они возвращаются в Ангарский суд, где по нам уже принято решение. И так по замкнутому кругу, – говорит Анна Харина. – Мне везде говорят – ваш муж сам написал в суде отказ, забрал свой иск. А он больной человек, и его легко обманули и оскорбили, лишив положенных по закону прав и статуса. Вот так мы и остались ни с чем – на руках ворох бумаг, официальные подтверждения из Украины, Минатома о его причастности к работе по захоронению атомного реактора, а он живет на одно только пособие по инвалидности».
Председатель ангарского отделения «Союза ветеранов Чернобыля» Александр Исаков тоже не видит оптимального варианта решения этого вопроса. «Надо идти дальше, в Москву, поднимать правозащитников, говорить об этом на всех уровнях, чтобы ситуация не замалчивалась, – считает он. – Я не знаю, почему государство так поступает с теми, кто ценой собственной жизни и здоровья спасал других. Ликвидаторы сделали свою работу и оказались брошены на произвол судьбы. Тех выплат, которыми попрекают нас некоторые чиновники, мы добиваемся в судах, которые все чаще занимают по отношению к нам категоричную позицию. Хотя за 15 лет нашей работы были примеры и отсуживания положенных выплат. Хуже всего дело обстоит с индексацией компенсаций за причиненный вред здоровью. «Чернобыльцы» сами тратятся на адвокатов, сами ищут деньги на дорогостоящие операции, сами посылают запросы в архивы. Но у многих нет сил и средств заниматься этим, многие опускают руки и из гордости не обивают пороги чиновничьих кабинетов. Силами общественной организации тоже многого не сделаешь, хотя я не могу сказать, что нам вообще никто не помогает. С благодарностью вспоминаю участие бывшего губернатора Говорина. Он помог ангарским «чернобыльцам» получить квартиры, каждый год 26 апреля собирал нас у себя, вручал грамоты. Сейчас этого нет, до власти достучаться стало труднее. С тем же Николаем Хариным получилось так, что подписанные документы на награждение его орденом Мужества пролежали в областном наградном отделе 8 лет! Это показатель отношения к человеку».