Говорят, нет большего испытания и наказания человеку при жизни, чем одинокая старость. Такого и врагу не пожелаешь… А еще, говорят, по тому, как люди относятся к старикам, можно судить о благополучии и будущем целой нации. Есть ли благополучное будущее у русских? Разбирая нижеописанную ситуацию, на это почти не приходится надеяться...
…Я никогда не видела Людмилу Алексеевну, не жала ей руку, не помогала спуститься с лестницы, не подавала платок, чтобы она вытерла слезы, но мне порой кажется, что я знаю о ее жизни и бедах лучше родственников женщины. Она звонит на редакционный телефон раз в две недели, рассказывает о своей прежней жизни в далеком Рыбинске и о сегодняшних мытарствах. И плачет – тихо, сдерживая слезы, а иногда навзрыд.
«Сегодня с самого утра собиралась в магазин. Видимо, сахар опять поднялся, плохо так было, но отложить поход в магазин я уже не могла – холодильник совсем пустой, даже хлеб два дня назад кончился, – говорит она в трубку. – Выпила свою таблетку, немного посидела на кровати и стала одеваться. Ноги дрожат, руки не слушаются, прокопалась до обеда. До магазина не шла – почти ползла, еле-еле, шаг за шагом, и только на крыльце догадалась проверить кошелек. Я его дома оставила! И такая обида, такая жалость к себе обуяла. Прислонилась к дереву и рыдала в голос. Сил-то нет возвращаться и опять идти в магазин. Никто из прохожих ко мне не подошел, ничего не спросил, наверное, подумали, что я безумная. А я старая и больная. И одинокая. Никому не нужная бабка. В общем, приковыляла я домой. Два часа лежала на кровати не раздеваясь, дышала глубоко, чтобы сил набраться. Потом опять потащилась в магазин, есть уже хотелось до ужаса. Два дня ведь без крохи во рту...»
Людмиле Алексеевне в этом году исполняется 80 лет. Всю свою жизнь она жила в Рыбинске, работала на двух работах, одна поднимая двух детей – сына и дочь. Взрослые дети быстро покинули материнский дом, звонили нечасто и по делу. А потом случилось несчастье – сын Людмилы Алексеевны погиб, и она очень тяжело переживала эту утрату. Вот тогда-то о матери вспомнила дочь, давно живущая с мужем и свекровью в Иркутске. Хотя, скорее всего, не о матери она вспомнила, а о ее двухкомнатной квартире в Рыбинске, которую приехавший навестить бабушку внук продал в течение двух недель.
«Я, конечно, старый и больной человек, но из ума не выжила – хорошо помню, что согласия на продажу квартиры не давала, – рассказывает Людмила Алексеевна. – Я перед визитом внука как раз упала, правую руку сломала, в гипсе была, так что никаких документов подписать не могла. Но как оформили эту продажу – не знаю. Меня быстро собрали и увезли в Иркутск. Семья дочери как раз в тот момент покупала дом в Бурдугузе, вот деньги с продажи моей квартиры и пригодились. Меня поселили в новом доме, там и прописали».
Описывая свое житье-бытье на новом месте, Людмила Алексеевна всегда начинает плакать. По ее словам, несладко ей там пришлось. Дочь особой заботы к матери не проявляла, да и некогда ей все было, на работе очень занята (она учителем работает!), свои дни пенсионерка коротала со свекровью дочери, которая с первого дня «приживалку» из Рыбинска невзлюбила. Сватья раздражала хозяйку, вызывала гнев своими жалобами на болячки, сожалениями о проданной квартире и непривычным распорядком дня. В итоге Людмиле Алексеевне запретили закрываться в ванной, а в туалете было предписано находиться не больше 10 минут.
«Трудно мне там было, я ведь привыкла жить так, как хочу, как заведено у меня было много лет, – говорит Людмила Алексеевна. – А в этом доме я была чужая и нежеланная гостья. И мне не забывали об этом напоминать. Однажды пожаловалась дочери, но сочувствия не получила. Наоборот – после этого начались разговоры об отселении меня. Я еще и болеть начала от переживаний и непривычной еды. В итоге согласилась на то, что дочь мне снимет квартиру, где я буду жить одна».
Родственники арендовали для Людмилы Алексеевны не квартиру, а комнату в общежитии, причем как можно дальше от себя – в Ангарске. Платили только первые месяцы, а потом это бремя легло на пенсию пожилой женщины. И проблема не только в нехватке денег. Людмила Алексеевна совсем не знает города – на своих больных ногах с трудом обошла ближайшие от общежития окрестности, нашла продуктовый магазин и узнала дорогу до поликлиники №1, куда прикрепила свой полис для обслуживания. Ни родных, ни бывших коллег, ни давних знакомых у нее здесь нет. Помогать некому, даже доброе слово сказать некому.
«Внук раньше приезжал проведывать меня, а сейчас носа не кажет, – говорит Людмила Алексеевна. – Обиделся, видать, что соседки по комнате и комендант не дали ему увезти меня в психбольницу. Как я поняла, он хотел, чтобы меня признали недееспособной. Приехал где-то полгода назад на машине, начал быстро все мои вещи собирать. Ничего не объяснил, торопился очень. Тут как раз соседка заглянула на шум, стала у него выяснять, куда он меня везет. Потом она позвала коменданта, и вместе они меня отстояли, сказав, что я нормальная в общении и адекватная в быту. Внук так нервничал, так ругался, уехал и больше не появляется. Я потом долго думала, зачем им меня в психушку класть, у меня же уже никакой собственности нет, все забрали. А потом дочь приехала – ласковая такая, сердечная, продуктов навезла. Оказалось, что я должна выписаться из дома в Бурдугузе, потому что они его продают. Я не стала противиться, выписалась, как велено было. Пожить-то еще охота на свободе, а не в больнице… Но с тех пор прописки у меня нет. Хорошо, хоть пенсии из-за этого не лишили…»
Некоторое время к Людмиле Алексеевне ходила сотрудница соцслужбы – покупала продукты на выданные ей деньги, записывала свою подопечную к врачу. Но потом пенсионерке пришлось отказаться от ее услуг – пенсии на оплату такой помощницы не хватало. Людмила Алексеевна осталась совсем одна.
Когда она впервые позвонила в редакцию, первой реакцией на ее рассказ было примчаться к ней в комнату, изучить все имеющиеся документы, расписать про дочь. Но Людмила Алексеевна категорически не хочет, чтобы в газете клеймили ее родных. Даже свою фамилию не называет и телефон дочери не дает (а жаль, возможно, при личном общении выяснились бы другие подробности этой ситуации), чтобы публично не опозорить родню.
Вспоминается притча Омара Хайяма про материнское сердце, которое сын вынул из груди матери в угоду злой красавице, да так торопился, что упал. Сердце рассыпалось на тысячу кусков, и каждый из них спрашивал: «Ты не ушибся, сынок?» Вот так и в ситуации с Людмилой Алексеевной – погибая от одиночества, обманутая и преданная самыми родными людьми, она боится навредить им даже словом, боится пожаловаться и попросить помощи. Эту публикацию я подготовила без разрешения – сил слышать этот плач в телефоне уже нет. Захотелось посоветоваться с читателями: чем можно помочь одинокому пожилому человеку в такой ситуации?
Пока мы с ней договорились так: она регулярно звонит и рассказывает свои новости. Если что-то в действиях окружающих людей и приезжающих родственников ей покажется странным, страшным, подозрительным, она тoже сразу звонит в газету. Мы подъедем на место – попытаемся прояснить ситуацию. Дочери по телефону она сказала, что заручилась поддержкой журналистов. Та жутко обиделась на эти слова. Недавно позвонила и предложила матери перевезти ее в Иркутск. Может, не всё так плохо?