Рубрика
Ангарск и Ангарчане
19 августа
Проснувшись ближе к полудню, спустился в вестибюль питерской общаги. Сунул две копейки в телефон-автомат:
– Алло, Петрович, когда за деньгами приходить?
(Это вчера, в воскресенье, я и еще трое парней работали «держимордами» – стерегли рекламные воздушные шары на «Ваське» – Васильевском острове – от слишком назойливой публики: норовят, понимаешь ли, тросик подергать на летательном аппарате Винни Пуха – висит и нечто на себе рекламирует.)
– А ты что не знаешь ничего?
– Нас по телеку показали?
– Ага! «Лебединое озеро» с утра идет.
– ?!
– Переворот произошел, коммунисты к власти пришли!
– И что теперь?
– А я знаю?
Гудки в трубке...
Обалдевая от таких известий, плетусь обратно. Был бы курящим – засмолил. «Твою мать! Президентский дворец, Сальвадор Альенде, Пиночет, казармы или стадион Монкадо, фашистский путч. 11 сентября 1973 года, Чили: «Свободу Луису Корвалану!». Эти мысли бегут бешеным хороводом. Значит, и у нас, а не только черт те где в Латинской Америке это возможно. Теперь вся вольная торговля – под запрет. В прессе будет одно: «... с необыкновенным душевным подъемом встретили трудящиеся...» Встретили. Накрывается медным тазом вся моя лётная деятельность: коммунисты пилотам-любителям летать не дадут. Устроят 37-й год, а всё равно через десяток-другой лет всё рухнет и такая Гражданская война полыхнет – 18-20-е годы нам детской игрой в коняшки покажутся, да и «друзья» заграничные нас, как немцы в XII веке бодричей с лютичами, задавят напрочь. То новое, что появилось за последние 3-4 года, придется забыть. Бардак повторяется. Да, как бы не хуже было чем сейчас», – с такими невеселыми мыслями поднимаюсь по лестнице к себе на этаж.
Зашел к соседям – парни тоже в шоке: Витька – рисовальщик матрешек, мечтающий о грин-карте и Америке, Пашка, который что-то удачно напосредничал, и еще парочка пролетариев, вкусивших вольных денег.
Витя орёт: «Так и знал! Из этой страны надо было раньше сваливать!» Пашка сетует на то, что пару лет назад, в 89-м году, на финке, которая страшнее атомной войны, не женился. Зато жил бы с ней в Тампере, ходил в дефиците, пил кофе по утрам и в ус не дул!
– Сделай ящик погромче!
На экране крупным планом баррикады из железного лома, перевернутый на бок автобус, несколько мужиков разного возраста. Один из них вещает, не скрывая лица: «Мы больше не хотим быть бессловесным послушным быдлом! Нам надоело вечное враньё! Да, будет тяжело, но вольному человеку без свободы нельзя!» Это меня цепляет...
Другие кадры почти сразу появляются в телевизоре. Показывают дугообразный стол, за ним Янаев, Пуго, Язов, Стародубов и еще какие-то серые личности: «Горбачёв болеет, а мы наведем порядок!» «Ну да, наведете... КПСС вам в спину!» – подумал я.
Опять картинка. Это уже наш Питер-Ленинград и большая «шишка» Собчак: «В Москве произошел государственный переворот, к власти рвутся безответственные авантюристы! Всё это напоминает фашистский путч. Всех, в ком есть огонь свободы, кто не хочет советского рабства, призываю защитить демократию на баррикадах у Мариинского дворца!» Потом – дзынь, – это взрыв гранаты, запал догорел. А иди оно всё к черту! На баррикады! Покажем им кузькину мать!
Решительно открываю встроенный в стену шкаф, переодеваюсь в брюки от армейской парадки, на тело – ПША – советскую армейскую зимнюю гимнастерку, на пояс – солдатский ремень. Сапог нет, так что кроссовки сойдут, черный берет, куртку из кожзама – и на все пуговицы!
Сил нет ждать трамвая, буквально бегу к метро «Гражданский проспект». Народ бурлит. Все кричат и ругаются с усатеньким толстеньким милицейским сержантом: вот-вот начнут бить. Тот тушуется, но из последних сил старается не потерять лицо.
Из метро выхожу на станции «Площадь Восстания» (название-то какое знакомое). Народ идет молча, но как будто бьют электрические разряды. Что-то новое появилось в лицах людей.
Канал Грибоедова, еще метров 500. У-у, вся площадь перед Мариинским дворцом полна народу. Тащат бочки, сломанные диваны, возводя баррикаду. Подогнали автобусы, грузовики, поставили друг за другом – вот и линия укрепления. Веселая ватага тащит за «водило» и толкает сзади строительный вагончик.
«Эй, чего стоишь, помогай!» Помогаю. Потом тащим кирпичи под колеса для устойчивости. Иду во двор с новыми товарищами, забираем крупногабаритный хлам и уже пустые мусорные контейнеры – всё в баррикаду!
Знакомимся. Саня Черба – совсем пацан, 16 лет. Гена Яшков – 32 года. Просто Лев – 58. Много и других, имена которых теперь уже и не вспомню. Достали свертки, тут же, у ограды канала, поедаем домашнюю снедь. Шутим, смеемся. «А ведь мы, мужики, историю делаем», – вдруг говорит кто-то. «Естессно, господа!», – с комичной важностью отвечает Гена. Чтоб было не холодно и не скучно – разводим костры. Народ, немного потолкавшись, убывает. Прибывает новый. Фортификационными сооружениями занимаемся не мы одни. Идем к соседним кострам, знакомимся. Радостное возбуждение активных, готовых воевать с оружием, человек трехсот. Как и тех спартанцев у Фермопильского прохода в 333 году до нашей эры.
Из появившейся простыни делаем белые повязки на левую руку. Должны же бойцы сопротивления опознавать друг друга в праздной толпе, которая разбежится при первом лязге гусениц танков.
По знакомству и симпатиям разбились на 10 взводов по 30 человек, организованно встали – каждый на своем участке баррикады. Как-то тревожно. Слухи бродят разные: попутчики поднимут вертолеты и начнут обстреливать из авиапушек и пулеметов дворец, площадь и баррикады; Витебская дивизия десантников идет подавлять восстание.
В голове крутится «Марсельеза»... Вспоминаю фильм, где герой романа Тургенева Рудин с красным флагом гибнет на баррикадах от пули французского солдата. Возможно, из иностранного легиона, в который я убегу, если что... «Говорят, что в подвалах дворца лежат автоматы и гранатометы, и, когда штурм начнется, их раздадут», – проходит слух. Всё происходящее кажется сюжетом из фантастического фильма. Свергают советскую власть!
Кругом реальность. Журналисты с микрофонами подходят ко мне: видок-то у меня боевой – а-ля барбудос:
– Почему вы вышли на баррикады?
– Мы уже начали привыкать думать, что живем в свободной стране, и вдруг коммунисты нам решили устроить 37-й год.
– Кто вы, вставшие на защиту свободной России?
– Разночинцы: рабочие, студенты, инженеры, бывшие афганцы.
– На вас лично явно военная форма, что это за формирование?
(Вот ничего себе, надел всё свое старое армейское, а уже в формирование записали.)
– Я надеюсь, что из нас, защитников свободной России, в скором времени сформируют Российскую национальную гвардию.
– Вы готовы умереть здесь за свои убеждения?
– А зачем я сюда пришел? Конечно, хотелось бы выжить, но тут как солдатская удача вывезет.
Моих «однополчан» тоже вовсю интервьюируют и шведки, и француженки, и еще какие-то журналистки-иностранки, а мужского-то пола меж журналистов почти нет.
Пытаясь разухабисто тренькать на гитаре, тусятся вьюноши в черных кожанках и банданах, изображая из себя анархистов. Особняком бродят разодетые в пух и прах казаки Невской станицы. На широченном крыльце женщины угощают нас, защитников, вареной картошкой, капустой, наливают чай из термосов. Совсем нет пьяных. Моя очередь нести караул. Стоим, беседуем, и как-то всем на душе хорошо. Мысли лезут в голову. Вот в ста метрах от меня памятник Николаю Первому, тому самому, который законопатил моего пращура-декабриста Раевского в матушку Сибирь на поселение в село Олонки, где он и женился на моей прапрабабке Марии Мокеевне. Таки и в моих жилах есть процент графской крови. А еще буквально в километре, у Медного всадника – памятника Петру I – уже подельники моего ясновельможного предка сами затеяли путч 14 декабря 1825 года... Чудны дела твои, Господи, или причудливо тусуется колода – как баял Булгаков. Интересно, повторю ли я судьбу своего прадеда? Если что – в легион, или расстреляют у первой стены, или как тургеневский Рудин, или всё же повезет России и будем жить в демократической стране?
Из раздумий вывел голос нашего неформального лидера, усиленный через мегафон: «Выходи строиться!»
Началось что ли? Да нет, просто всех записали по фамилиям и именам в своих взводах, идет перекличка. Наш взвод – 25 человек. Задача: в случае, если нас сразу не перестреляют, живой цепью перегородить дорогу и уговаривать солдат не брать грех на душу, не стрелять в таких же людей, как и они.
Светает... Кто-то остался дневать, а я до 16 часов пойду посплю. Потом сменю дневальных, а к ночи весь взвод будет на своем участке обороны.
20 августа. Поздний вечер, ночь.
На площади оживление, идут слухи, что в Москве уже бои, есть убитые и раненые. Около 23 часов включается прямая радиотрансляция от стен Белого дома. Слышны выстрелы, крики, урчание двигателей танков.
– Второй взвод, строиться! Мужики! На Питер идет 76-я Псковская десантная дивизия. 120 человек там точно есть. БМД, артиллерия. Наша задача: в пригороде перегородить живой цепью трассу и уговаривать солдат не идти в город и не открывать огонь по людям. Если начнут стрелять – разбегаться в поля и леса. Для защитников Мариинки выделены сухпайки. Получить питание можно у командиров взводов.
Перед дверями «Икаруса» – раскрытые огромные картонные коробки. Нам, как потенциальным камикадзе, пайки дают без счета, но больше двух-трех никто не берет. Голод как-то не чувствуется, да и понятно, что с пулей на голодный желудок есть шансы выжить.
25 взводников, водитель 26-й.
– Ребята, а у нас матрос Фиолетов есть?
– Есть, но я не матрос, а морской курсант. А что?
– Да так...
Знал бы этот тезка, что матрос Фиолетов был в числе 26 комиссаров, расстрелянных в 1918 году в дюнах возле Баку. Если эту ночь переживем, то скажу, а то и так тошно.
Едем по ночному городу, из динамика автобуса режет тишину голос Высоцкого: «...если мяса с ножа ты не ел ни куска, ... не боролся ты с подлецом, с палачом, значит, в жизни ты был ни при чем, ни при чем!.. значит, нужные книги ты в детстве читал!..» Мурашки пробирают по спине до темени. В жизни не курил – прошу закурить.
– Это ничего, что страшно, – успокаивает меня Саня Черба. – Главное, ты не струсил и сел в этот автобус. Даже если тебе когда-то по морде дали, а ты не ответил – не беда. В важный момент не убежал.
– Знаешь, Саня, я хоть и христианин, но если меня ударяют по щеке, я с ноги заряжаю в пятак!
Смеёмся. Жуть, конечно, но весело. Проезжаем окраины Питера, видны два танка, стоящих на постаменте по обе стороны дороги. Будто прощаются. А ведь не фашистов едем не пропускать в город, а своих – славян. Тьфу-тьфу-тьфу, гоню все мысли прочь. В общем, что второй раз в жизни с парашютом прыгать, что к смерти готовиться – примерно одинаково.
Скрежет тормозов. Мурашки меж лопаток. Волосы норовят встать дыбом. Выходим из автобуса и живой цепью перегораживаем дорогу. Впереди, значит, пойдет ГАИшный «Жигуленок», а сзади вся военная армада.
– Если полоснут, надо успеть разбежаться...
– Слышь, док, а сколько с пулей в кишках можно быть до операции?
– По усредненной статистике – три с половиной часа.
– Утешил. Где я тут больницу с хирургом найду, если что начнется?
Свет фар ослепляет. Машина остановилась, вышел мужчина лет сорока.
– Вы чего тут? А где колонна с десантниками?
– А, это вы... Да здесь, рядом, в военной части, в Сиверской стоят.
– Ну, спасибо. А мы уж думали, ГАИ едет, а сзади колонна.
Повеселевшие, садимся в автобус. Едем. Есть хочется – наворачиваем за обе щеки «собчаковские» пайки, тут к хлебу сухая колбаса, горбуша, листик салата. Хорошо чиновников кормят посреди всеобщего дефицита.
КПП воинской части. На крыльце стоит капитан с красной повязкой дежурного по гарнизону, улыбается.
– Где десантники стоят?
– Нет здесь никого.
Пока ребята разговаривают с капитаном, захожу внутрь.
Дежурный по КПП – молодой солдат-срочник.
– Десантура у вас?
Косясь в приоткрытую дверь на офицера, кивает.
– Много?
Один указательный палец, затем на пальцах еще два и пару раз смыкает указательный палец с большим – 1200.
Пальцем украдкой тычет в сторону берёзовой рощи у забора части.
– Ну, ясно, спасибо!
Выхожу на улицу, вижу ребят, возвращающихся из уже упомянутой рощи. Все веселы и возбуждены. Короче, они сидят здесь, на Сиверской. Механикам-водителям передали чей-то устный, конечно, приказ: ломаться через каждые 5 километров. Десантура, классные пацаны, сказали, что ни в кого палить не будут, только чтобы и мы в них взрывчатку не бросали. Ещё из фляжки с «веселящей водой» угостили. Фу-у-у, слава те, хоссподи! Народ и армия едины! Как никогда ранее прочувствовал правильность этого лозунга советских времён. В чудеснейшем настроении возвращаемся в город. Поживём еще! Какая-то революция нерусская – без крови, без жертв...
Стоп, а что в Москве? Приехали на площадь перед Мариинкой. Новости: в столице войска почти не стреляли, но четверо сопротивленцев погибли. Солдаты стоят у баррикад Белого дома. ВВС – за народ, флот – процентов 90, армия – 50 на 50. В принципе, неплохо.
– А где анархисты и казаки?
– А как в Москве танки на прорыв баррикад пошли, они и сбежали.
– Кто остаётся в день? Есть народ?
– Есть!
– Всё, есть, остальным спать, в 22 часа – здесь же.
21 августа. Вечер
Взвод садится в автобус и едет на Дворцовую площадь, к Эрмитажу. С трибуны ораторы говорят, что псковские десантники народной кровью руки не обагрят, но это ещё не вся армия. Если введут среднеазиатов, те всех перестреляют. Стихийно формируются колонны и идут к Мариинке. Нас же развозят по всем рынкам, чтобы мы восточным торговцам говорили примерно следующее:
– Приходите на баррикады. ГКЧПисты хотят, чтобы ваши земляки стреляли в людей. А вы их сможете уговорить не делать этого. А то, сами знаете, коммунисты рыночную торговлю не жалуют.
Позже на площади замелькали тюбетейки. Прошёл слух: московские рэкетиры привезли сопротивленцам на их крепостицы собранное из подручных средств оружие, дабы восставшие отражали атаки путчистов. Если не будет частной торговли – с кого стричь дань?
Вечер и ночь прошли в ожидании. Под утро явился упитанный дядечка в очках, начал раздавать визитки.
– Я представитель французского консульства, Набережная Мойки, 15. От лица моего правительства заверяю, что в случае победы путчистов Франция примет миллион политических беженцев из СССР.
– Во, а мы как раз «враги народа», представители мелкой, средней и почти крупной буржуазии. Возможно, но желательно при этом быть жителями свободной России, а не эмигрантами третьей или четвёртой волны.
Ещё какое-то время ведём милую светскую беседу. Усталость дает о себе знать. Машу рукой на прощание нашим ребятам, еду домой спать.
22 августа. Вечер. Дворцовая площадь у Эрмитажа и трибуна
На площадь – как на работу. Мужики мои радостно смеются:
– Всё. ГКЧП арестован. Ельцин – Президент России, а Горбачёв в Форосе сидит. Да, кстати, Ельцин сказал иностранным журналистам, что у нас в стране появилась Российская национальная гвардия.
– Да я для красоты слога, в общем-то, сказал...
Взрыв хохота. Вот стервецы!
Но мне не обидно: как ни крути, а делал историю и непосредственно в ней участвовал. До боёв дело не дошло, но ведь не струсил. Это главное.
За дни стояния в стихийно организованном ополчении подружился с Колей Самургашьяном и Валерой Суркиным. Рассказывал им во время ночных бдений, как это здорово – летать на планере «Бланик» Л-13 и самолёте «Вильга-35А». За учёбу по программе пилота-любителя надо платить 8 925 рублей, а у меня только 2,5 тысячи.
– Где можно занять или подработать?
– Что-нибудь придумаем, – загадочно гудит Николай, наливая мне в пластмассовый стаканчик черничный сок, изрядно сдобренный спиртом.
«Сок» довольно быстро ударил в голову. Именно поэтому, когда упитанный дядька в пиджачной паре и с лицом «ответработника» позвал помахать флагами на трибуну непосредственных участников событий, развернувшихся на площади у Мариинского дворца, автор сих строк, наплевав на врождённую провинциальную стеснительность, храбро влез на трибуну. Вид у мня повстанческий, один лихо заломленный набок берет чего стоит!
А парень, размахивавший до этого флагом, был тощ, очкаст и какой-то небрутальный. Быстренько отдал флаг мне, как по эстафете. Следом за мной залез на трибуну едва знакомый парень из соседнего взвода. Ему-то и достался российский триколор. А мне, как на грех, «светофор» – литовский, желто-зелено-красный. Ну да ладно, я где-то и «лабусов» видел за эти дни. Пытаюсь красиво махать флагом.
Краем глаза вижу патлатого худощавого мужика с гитарой, поющего перед микрофоном:
– Вот так, вот так живут Америка с Европой...
Море разливанное народу на Дворцовой площади.
– Сатана гулять устал, гаснут свечи, кончен бал.
И в толпе те же слова подпевают. Красивая девушка, сидящая на плечах у парня, мне глазки строит. А я флагом размахиваю. Чуть позже узнал, что стоял в пяти метрах от Игоря Талькова, знаменитого русского певца. И на тот момент жизни ему оставалось шесть недель.
Теперь, когда показывают хронику того концерта (43 минуты), я вижу себя – ещё совсем молодого, размахивающего полотнищем. Понимаю, как хорошо и важно оказаться в нужном месте в нужный час. Николай и Валера, подливавшие «сок», оказались молодцами. Через месяц после августовских событий дали платёжку – 15 492 рубля «безналом» на 32 часа полётов на самолёте «Вильга-35А», дабы оплатить курс обучения лётного. Вот таким весьма чудесным образом я отлетал лётные часы и получил заветные корочки пилота-любителя.
Сергей Непомнящих