В одном из недавних публичных выступлений министр юстиции Коновалов признал (передаю не дословно, а по существу – авт.): ежегодно в России из мест лишения свободы выходят 300 тысяч вчерашних заключенных. Половина из них превращена в волков, вторая половина – в собак.
Из разговора с правозащитником из Братска Александром Дьяконовым: «Когда человек садит медведя в клетку, он совершает преступление. Когда же сажают в клетку человека и для пущей «воспитательной меры» тычут в него рогатиной через прутья решетки – это еще хуже. Кем выйдет такой человек на свободу? Чем обернется это для окружающих?»
Оба эти высказывания я вспоминаю, читая криминальные сводки. Например, об убийстве, произошедшем в Ангарске ранним утром 6 октября. Была насмерть забита женщина-повар, шедшая в детский сад на работу. Кто поднял на нее руку? Почему? Я думаю, эта круговерть закономерна. Мы пожинаем то, что посеяли. Для этого необязательно лично принимать участие в злодействе. Можно просто занять удобную позицию – меня лично это не касается, я этого не вижу, значит, этого нет.
С ноября 2010 года в Иркутской области начал работу второй призыв общественной наблюдательной комиссии (ОНК) по соблюдению прав человека в местах принудительного содержания. Я являюсь членом этой комиссии. Друзья, знакомые спрашивают, зачем мне это надо. Личного интереса нет – среди родных, друзей нет ни сидящих, ни сидевших. Я работаю в этой комиссии из своих гражданских убеждений: не нужно пытать людей – нужно жить по закону, который заявлен. Признает человека виновным суд, он же определяет меру наказания. А система исполнения наказаний не имеет права их ужесточать пыточными условиями содержания в своих стенах...
С 21 по 23 декабря пятеро членов ОНК посетили все места принудительного содержания человека на территории Братска совместно с уполномоченным по правам человека по Иркутской области Иваном Зелентом и сотрудниками его аппарата. За эти три дня мы проверили работу лечебно-исправительного учреждения (ЛИУ-27), ИК-25, СИЗО, ИВС, спецприемника. Результаты работы были обобщены на «круглом столе» в администрации Братска. Меня могут спросить: причем здесь Братск, ведь мы живем в Ангарске? Отвечаю: во всех перечисленных учреждениях я встретила и ангарчан. Это чьи-то мужья, отцы, сыновья. И второй момент: эти заведения похожи друг на друга, как однояйцевые близнецы. Те же условия содержания, те же нравы. Почти. Разница небольшая. Что в ИК-25, что на ангарских зонах.
Первое общее впечатление от того, что довелось увидеть и почувствовать, – система ФСИН, доставшаяся нам по наследству, не желает прощаться с гулаговскими замашками. Никогда эта система не была исправительной и воспитательной – это карательная система, и в таком виде она, в первую очередь, устраивает наше государство (разделяй и властвуй!), a во-вторых, людей, работающих в этой системе.
А мы, гражданское население, пожинаем плоды в виде озверевших вчерашних зеков, которые на собственной шкуре убедились, что закона нет, нет справедливости, нет адекватности наказания содеянному. Беспредел выгоден, поэтому он процветает. Система ФСИН всячески сопротивляется тому, чтобы в нее внедрялись инородные элементы – всякие ОНК. Мы это прочувствовали лично.
Предупредили генерала, начальника управления, что намерены навестить учреждения Братска. Первый же руководитель хотел было не пущать – об ОНК и ее полномочиях не слышал, несмотря на свое юридическое образование, а документ, что мы ему предъявили, он «и сам на компьютере набрать может». Двери в ЛИУ нам раскрыли только после личного указания генерала.
Мы прошли по территории учреждения, где отбывают наказание заключенные, больные туберкулезом. Заходили в камеры, беседовали, объясняли цель своего визита. На вопрос, соблюдаются ли их права, наши собеседники отвечали в основном односложно. Иногда задавали вопросы, например, парень из Краснодарского края спрашивал, почему его держат в сибирской ИК, ведь подобные учреждения есть и на его родине. Там старики-родители рядом, можно было бы хоть иногда видеться.
В столовой ЛИУ увидели четкое разделение контингента на «белых» и «черных». Зеки низкого статуса едят отдельно. В особой посуде, еду им накладывают из отдельных бачков. Суровое, скультивированное уродство. Но вмешиваться в него силовыми методами чревато – примером тому служит бунт на ангарской «малолетке», случившийся летом 2008 года, искалечивший судьбы десятков пацанов (это отдельная тема для разговора, к ней мы еще вернемся).
В ЛИУ мы провели анонимное анкетирование. Объяснили, что результаты будут обобщены и доведены до руководства колонии и ФСИН в цифрах, процентах. Сами анкеты после обработки будут уничтожены. Для чего это нужно? Для объективности картины, чтобы знать, что происходит по ту сторону колючей проволоки, не из бодрых рапортов начальства, а от самих заключенных.
Надо сказать, что начальник колонии был категорически против анкетирования: дескать, вопросы сформулированы провокационно. Что значит «оказывает ли администрация давление», «знаете ли о фактах укрывания избитых», «справедлива ли оплата за труд» и т.д?
После обработки анкет стало ясно, почему начальство колонии было против проведения опроса. Ответы были неутешительны: процветает насилие и давление со стороны сотрудников колонии, половина опрошенных считает, что администрации есть что скрывать, люди работают задарма и т.д.
Примерно такие же ответы мы получили и в ИК-25. Но общее впечатление от этого учреждения и условий, в которых находятся люди, было еще более удручающим.
Здесь нашего визита явно ждали, начальник так и сказал: с утра готовимся. Времени принимающая сторона даром не теряла. Видимо, кочегарили изо всех сил. В бараках в этот день было по-праздничному тепло – аж плюс тринадцать. В обычные дни, по словам заключенных, в помещении пар изо рта валит. Одежда вечно сырая, в ней людей выгоняют на мороз делать зарядку. А что? ЛИУ, где лечат туберкулез, рядом. Содержание людей при температуре ниже 18 градусов – это, между прочим, разновидность пытки. Как и содержание в условиях, унижающих человеческое достоинство.
Отдельно стоит сказать о посещении ШИЗО. Откровенно говоря, самые тягостные ощущения довелось пережить именно там. Мы заходили в камеры к тем, у кого пожизненное лишение свободы. Один из них – чеченский боевик Алиев. Он стучал в дверь камеры, просил поговорить с ним. Нам очень настоятельно рекомендовали не делать этого. Мы решили пообщаться. Он не говорил о своем уголовном деле, приговоре, справедливости. Единствен-ная его просьба – вернуть ему молитвенный коврик и четки, которые были у него, мусульманина, отобраны. По этому поводу случился долгий спор с начальником ИК, который рьяно доказывал, что это незаконно, а четки и коврик – не есть предметы культа. Вот крестик бы он дал. На мой взгляд, это кощунство и откровенное издевательство. Не знаю, отдадут ли заключенному Алиеву коврик и четки. На словах обещали.
Идем в следующую камеру ШИЗО. Здесь трое сидельцев. Молодые мужики адекватного вида. Начальник учреждения никак не желает дать нам пообщаться без его посредничества. Он почти фамильярно хлопает заключенных по плечу: «Мужики, у нас ведь все нормально? Жалоб нет?» Мужики молчат, как истуканы, а в глазах – страх смерти. Не меньше. Мы решительно просим начальника оставить нас наедине. Он выходит из камеры с большой неохотой. Почему, становится ясно сразу же. Заключенные чуть слышно шевелят губами: «Вы сейчас уйдете, а что с нами завтра будет, мы не знаем». Спрашиваю, за что каждого из них поместили в ШИЗО, что они нарушили. Выясняется, что один в ШИЗО... восьмой раз за последние 2-3 месяца. Нарушения следующие: незастегнутая верхняя пуговица, недостаточно выбритое лицо (теплой воды в отряде нет, нормальных станков тоже – авт.), дерзость в отношении охранника (он хотел досмотреть заключенного через сетку Рабица, и у того хватило дерзости спросить, как это возможно). Перечень неполный, но его хватает, чтобы понять, насколько по-рабски бесправны заключенные. Хозяин здесь может все, и своих аппетитов он не скрывает. По словам людей в камере, они работают бесплатно, начальник им сказал, что у него долги, и они будут работать столько, сколько ему надо. Мы записываем сказанное, переспрашиваем фамилии для будущих наших проверок, во избежание репрессий по отношению к тем, кто посмел рот открыть.
Идём дальше. Вот парень лет двадцати пяти. Приговор – 20 лет особого режима за убийство и грабёж. Он сидит в одиночке в ШИЗО и увлечённо читает. Спрашиваю что. «Сто историй о великой любви». Или вот ещё одна запомнившаяся встреча: 26-летний заключённый, абсолютно слепой с семилетнего возраста. Две судимости, обе за наркотики. Хотя сам не наркоман. Его использовали братья для торговли героином, водили, как козу на верёвке, дескать, какой спрос со слепого. А спрос был. Не посмотрели, что слепой. Деньги от сбыта обнаружили – отвечай.
Провели анкетирование и здесь. Ответы ещё менее приятные для руководства колонии. Права людей здесь явно нарушаются.
На следующий день мы посетили СИЗО. За раз здесь содержится более 600 арестованных. Есть и несовершеннолетние, и женщины. Видели бывшего спортсмена, серебряного призёра чемпионата мира по прыжкам с трамплина. Имеет срок за множество тяжких преступлений, совершённых в составе ОПГ. Этот человек сейчас совсем не похож на спортсмена. Его пальцы скрючены, он не в состоянии самостоятельно передвигаться. Прогрессирующая болезнь суставов и костей. Смысл его жизни сейчас – добиваться облегчения наказания по состоянию здоровья.
На верхнем этаже здания СИЗО зашли в первую попавшуюся камеру. Зашли и ахнули. Ну чисто подземелье. Температура +13. Ни чайника, ни кипятильника. А человек, сидящий в камере, имеет активную форму туберкулёза и сифилис. Он ни на что не ропщет. По-моему, он даже не понимает, о чём его спрашивают. Камера ужасная. Света почти нет – маленькие стёкла заледенели, лампочка под потолком – не более 20 Вт. Стены загажены, отхожее место и в самом деле отхожее не бывает. Успеваю сделать несколько снимков, и тут в камеру врывается дежурный по этажу с запоздалым приказом: начальник, дескать, запретил фотографировать. Поздно, братец!
Спустя полчаса в беседе с руководителем учреждения спрашиваю, почему он запретил фотографировать. Внятного ответа не прозвучало. Что-то вроде «генерал таких указаний не давал». Сопровождающая членов ОНК полковничья свита убеждает: нельзя допустить, чтобы подобные фотографии попали в прессу. Еще как можно и даже нужно! Эти фотографии в газетах – лучший катализатор для проведения ремонта. Кстати, ремонт в Братском СИЗО и в самом деле идёт, сейчас – в отделении, где содержатся женщины. В следующую нашу поездку мы сможем увидеть разницу.
Самое шокирующее из всего, увиденного в Братске, – это спецприёмник и ИВС. ИВС – потому что визит получился опереточным. Прихода ОНК здесь не просто ждали, к нему приготовились так старательно, что получился перебор. Из справки, полученной в СИЗО Братска, следует, что за год из 120 человек, пришедших в СИЗО с физическими повреждениями, 55 прибыло именно из ИВС. Травмы разные, но говорят они об одном – показания из задержанных выбивают.
Обычно в ИВС содержится одновременно 12-15 человек. На момент посещения изолятора членами ОНК там находился... один задержанный. Остальных, видимо, корова языком слизала. До лучших времён. Этот факт мы тоже отразили в справке. А на «десерт» был спецприёмник. В этом смысле Ангарск очень выгодно отличается от Братска. У нас спецприёмник очень приличный. Это же заведение в Братске правильнее было бы назвать гадюшником. Совершенно загаженное помещение – без дневного света, без оборудованных спальных мест, с засаленными матрасами на полу, с неогороженным отхожим местом. Но главное, что содержатся в этих мерзких камерах самые обычные граждане пока ещё приличной наружности и социального статуса. Спрашиваем, за что они сюда попали и на сколько. Один отвечает, что его сюда доставили с улицы, вернее, с автодороги. Остановили гаишники, проводящие рейд вместе с судебными приставами. Пробили его фамилию, оказалось, что у него не оплачен штраф в размере... 100 руб. Мировой судья вынес решение – неделя административного ареста. Это ещё по-божески, могли и 15 суток влепить! Второй парень из той же камеры умудрился сесть за руль, забыв права дома. Сейчас вот занимается тренировкой памяти – времени на это ему отпущено судьёй достаточно.
Об этих унижающих человеческое достоинство условиях содержания мы говорили с представителями силовых структур Братска на следующий день на «круглом столе». Народу было человек тридцать. Спросили, кто из присутствующих был лично в спецприёмнике. Руку подняли два человека. Мировых судей среди них не было.
Член ОНК Игорь Ванкон пояснил собравшимся, что бы они получили, будь жители Братска попринципиальнее. Схема такая: человек, которого принудительно содержали какое-то время в скотских условиях, подаёт жалобу в Европейский суд по правам человека. Доказать унижение человеческого достоинства в данной ситуации труда не составит. Обычно суд присуждает выплатить пострадавшему 2-3 тысячи евро. Если помножить эту сумму на сотни содержавшихся в спецприёмнике – бюджет будет разорён.
Говорили на «круглом столе» много о чём – об увиденном, услышанном. Критиковали нещадно и отмечали то позитивное (а оно тоже было), что появилось в исправительных учреждениях Братска с момента последнего визита. Закончили на максимально возможной оптимистической ноте: мы делаем общее дело, население имеет право знать о том, что творится в ИК, ИВС, СИЗО и т.д., иметь возможность влиять на этот процесс. Таковы требования демократического государства, ведь Россия заявила об этом во всеуслышание. Москва – не Россия. Россия – это провинция. Пока глухая и богом забытая.