Ковид всё спишет!

Отправив заболевшую мать в больницу, ангарчанка Яна Марущенко больше не увидела её ни живой, ни мёртвой
Лет 18 назад в Ангарске слушалось дело о медицинской халатности: во время операции в брюшной полости пациента врачи «забыли» салфетку. Это чуть не стоило больной жизни – инородный предмет внутри живота стал гнить и вызвал воспаление. К счастью, женщину спасли. Она решила подать в суд на медиков за причинение физического и морального вреда. Но отстаивать свою правоту ей было нелегко – решение в пользу пострадавшей «вытащил» опытный иркутский адвокат, имевший большой опыт в медицинских разбирательствах.
Сегодня мы вспомнили эту давнюю историю с одной целью – подтвердить мысль о том, что даже при очевидных нарушениях, допущенных врачами, доказать эти факты и привлечь к ответственности виновных удается крайне редко. Ну а в спорных случаях пациентам, их родственникам, сочувствующим им юристам и журналистам люди в белых халатах сразу укажут на некомпетентность в вопросах медицины и, сославшись на «врачебную тайну», уйдут в зону безответственности и вседозволенности.
Сейчас, когда бушует пандемия, все ошибки можно свалить на пресловутый коронавирус, который, похоже, виноват не только в плохом самочувствии и смерти многих людей, но и в хамском отношении к ним со стороны медиков. Иначе невозможно объяснить всё пережитое за последний месяц ангарчанкой Яной Марущенко. Почти три недели в хирургическом отделении горбольницы №1 умирала её мама, но горе молодой женщины, проводившей дни и ночи под окнами больницы в надежде хоть что-то узнать о состоянии близкого ей человека, не тронуло сердца медиков. Кстати, вместе с Яной в салоне машины находились двое её маленьких детей.
61-летняя Ирина Фёдоровна поступила сюда с подозрениями на камни в желчном пузыре, была трижды прооперирована из-за аппендицита и гинекологического заболевания, а умерла в итоге от коронавирусной инфекции. Яна уверена – маму погубила халатность врачей.
«Боль в нижней части живота мама впервые почувствовала 3 июня, – рассказывает Яна Марущенко. – Она усиливалась, и мама стала принимать ношпу и лекарство для улучшения пищеварения. 5 июня мы вызвали «скорую». Бригада врачей осмотрела ее, предположила наличие камней в желчном и посоветовала пить дюспаталин. Но лекарства не помогали. И 9 июня мы вторично вызвали «скорую». В этот раз маму решили госпитализировать – ее повезли в МСЧ №36. Мама 40 лет отработала на нефтехимическом комбинате, была прикреплена к этой медсанчасти. В приемном покое меня сразу предупредили, что будут ее экстренно госпитализировать, и сказали, какие средства по уходу понадобятся после этого. В пять вечера я привезла всё необходимое, но мамы в МСЧ не оказалось. Ее перевели в хирургическое отделение горбольницы №1. Почему – никто не объяснил. Медики вообще всё это время были не склонны к объяснениям. Я узнавала новости о маме всеми правдами и неправдами. И что из этого истина – до сих пор не знаю.
10 июня мама сама позвонила мне – сообщила, что к ней приходил лечащий врач, сказал, что желчные протоки в норме и операция, возможно, не потребуется. Это так её обнадежило, что, когда после этого пришел заведующий отделением, она написала отказ от операции. После мне врачи несколько раз говорили: «Ваша мать сама отказалась от помощи!» Но с каждым днем ей становилось всё хуже. И вскоре хирурги поняли, что причина такого состояния не в камнях, а в аппендиците, который был осложнен перитонитом. У мамы вздулся живот, она потеряла сознание от боли, и ее увезли в операционную. Об этом мне приходилось узнавать, когда медики выходили покурить на улицу или шли со смены домой. Из-за карантина у родных никакой связи с пациентами в больницах нет. А в этом корпусе находится еще и ковидный госпиталь. Я сидела с дочками в машине, караулила врачей, расспрашивала их о маме. Сама она телефон почти не брала.
13 июня ее вторично прооперировали – промывали органы брюшной полости. После этого она сама позвонила мне – сказала, что ей стало получше. Хотя по голосу было понятно, что она очень слаба. Однако врачи уговорили ее на третью операцию – по удалению полипа на женских органах. После этого я совсем потеряла с ней связь. Врачи раздражались от моих расспросов, сообщали противоречивую информацию, а я с ума сходила от беспокойства и неведения. От отчаяния пошла на крайний шаг – пришла на прием к заместителю мэра Марине Сасиной, которая при мне поговорила по телефону с главным врачом горбольницы №1 Ириной Демко, и та распорядилась давать всю полную информацию о пациентке хирургического отделения Ирине Марущенко ее близким родственникам. Поначалу я так обрадовалась этому. До первого телефонного звонка с незнакомого номера…
Неожиданно позвонили из Роспотребнадзора, чтобы вручить мне постановление о самоизоляции после контакта с больным коронавирусом. Первые пять минут я вообще не могла понять, о чем идет речь: какой ковид, какой контакт с больным? Потом поняла, что речь идет о маме. Но ведь мне никто и никогда из врачей не говорил, что у нее подозревают эту инфекцию! Более того, в одной из бесед врач обмолвился, что тесты были сделаны и результат отрицательный. Да и сама мама не сообщала, что находится в отдельном боксе и к ней заходят медики в спецзащите. Нет, она лежала в обычной палате. Интересно, что постановление мне вручили 21 июня, выписано оно было 19 июня, а сроком начала самоизоляции было указано 10 июня! В итоге мы просидели дома с детьми оставшиеся четыре дня, у нас взяли мазки на вирус (результат отрицательный), а потом я опять отправилась под окна больницы. И по реакции заведующего отделением поняла, что мне тут не рады.
Маме между тем становилось хуже. Подскочил сахар, она опять потеряла сознание, ее кормили через зонд. В реанимации уровень сахара нормализовали, но состояние было стабильно тяжелое. Под утро 28 июня мне позвонили из больницы и сказали, что она умерла. Начался новый этап мучений. Я ездила на кладбище, в ритуальную компанию, но 30 июня мне сообщили, что больница не дает справку о смерти. А без нее захоронение невозможно. Я поехала в хирургическое отделение, откуда меня отправили в морг БСМП, но мамы там не оказалось. Ее тела вообще не было в городе! Я в ужасе металась по моргам, звонила во всевозможные инстанции. Через знакомых удалось выяснить, что маму надо искать в областных моргах – в итоге мы нашли ее в Первомайском патологоанатомическом отделении. В заключении причиной смерти значился перитонит и стояла пометка, что анализ на COVID-19 положительный. Мне сказали, что похороны будут проводиться в особом порядке и тело будет находиться в цинковом гробу. Я не смогла попрощаться с мамой. Ее привезли прямо на кладбище, нас попросили отойти подальше, гроб не открыли, его обработали антисептиком, закопали, и только после этого родным разрешили подойти к могиле.
Мои чувства трудно передать словами. За последний месяц наша семья пережила настоящий кошмар. Но я уверена, что никакого коронавируса у мамы не было – по крайней мере, в больницу она точно поступила без инфекции. За три месяца до этого у меня родилась дочка, и мама всё это время не выходила из дома, водилась с внучкой. У других членов семьи анализы отрицательные. Я полагаю, что и для меня они этот режим обязательной самоизоляции с запоздалыми датами организовали, чтобы я не путалась под ногами у врачей, не надоедала им своими расспросами и слезами. У мамы был аппендицит! И как можно было погубить человека в больничных стенах с этим диагнозом? Я помню, как, уезжая в больницу на «скорой», она сказала: «Не переживай, доченька! Подлечусь немного и вернусь домой, буду с внучками сидеть, а ты на работу выйдешь». А вышло вот как…»
Из-за своей «медицинской некомпетентности» мы не будем делать выводов о причинах случившегося. Хотелось бы узнать только одно: почему родственников больных держат в неведении? Дочь умершей Ирины Марущенко сейчас имеет право ознакомиться с историей болезни своей матери. Когда проводились заборы материалов на коронавирус и каковы результаты этих анализов? Почему медики не поставили в известность семью о местонахождении тела умершей? Сейчас Яна готовит запросы в Министерство здравоохранения региона и обращение в прокуратуру.