Встреча с Осауленко

Осауленко опять удивил! Известный ангарский скульптор, автор десятка памятников, установленных по всей Сибири, художник, поэт, до одури любивший Ангарск и с таким же остервенением ругавший некоторые порядки в нем, большой друг нашей газеты, при жизни не раз выкидывал что-нибудь этакое, отчего все формальности и рамки рушились на корню.
Он жил, говорил, творил и писал так, как хотел только он. И плевать ему было, что кому-то это не по нраву. Только истинный талант может быть так свободен! Я помню, как он прямо на церемонии награждения порвал на мелкие кусочки подаренную ему грамоту, назвав проводимый администрацией творческий конкурс на лучшую скульптурную миниатюру «кривлянием амбиций чиновников». Ох и колюч был порой Анатолий Кузьмич на словцо!
Но именно таким его знали, уважали и любили многие. Вот я тоже гордилась многолетней творческой дружбой с этим самобытным человеком, заменяя в своих статьях его выражения «фашистская хунта» на «отказ в просьбе отреставрировать разрушающийся памятник в связи с дефицитом бюджетных средств», и не знала, каким отчаянным романтиком он может быть в своем творчестве.

Нынешняя выставка его работ в Художественном центре открыла мне мастера Осауленко с другой стороны. Благодаря стараниям его дочери, художника Марины Соколовой, на выставке, посвящённой 85-летию скульптора, были представлены скульптуры – удивительно нежные, красивые, хрупкие. Причем хрупкие в прямом смысле слова.
«Большинство миниатюр выполнены в гипсе, – говорит Марина Анатольевна. – Они требуют очень бережного хранения и транспортировки. Со временем они начинают разрушаться. Специально для этой юбилейной выставки я отреставрировала часть из них, чтобы познакомить с ними ценителей папиного творчества».
Оно поистине многогранно. Работать с монументальной скульптурой Анатолий Осауленко начал в конце 50-х годов. Его называли творцом эпохи советской пропаганды. А он и не стыдился этого. Да, работал по заказу – делал бюсты Маркса, Ленина, Дзержинского. Но сколько интересного он находил для себя в этой работе – досконально изучал биографию этих деятелей, подробности их общественной и личной жизни, выискивал упоминания современников об особенностях их характера, речи, походки. Ему всё это было важно для создания образа личности в скульптуре. Осауленко много внимания уделял истории событий на Сенатской площади 1825 года – в его исполнении можно увидеть немало героев восстания декабристов. Особое место в его творчестве занимал и Александр Вампилов – в его мастерской я видела разные варианты бюстов и скульптур драматурга. Самая известная – Вампилов возле штакетника, ставшая украшением нынешней выставки.
Но в этот раз я любовалась женскими образами – часть фигур обнаженные, невероятно чувственные. Глядя на них, вспомнился рассказ Анатолия Кузьмича про создание монументальной скульптуры Родины-матери в Музее Победы. Когда организатор музейной военной экспозиции Иван Пурас увидел её заготовку, то кричал так, что стены дрожали. В центре зала высилась абсолютно голая женская фигура. И мастеру стоило немалых трудов убедить Пураса в том, что реалистичное изображение в монументальном искусстве требует анатомической точности, а потому скульптор сначала вылепил основу – женщину как она есть, чтобы только потом облачить ее в одежды, соизмеримые создаваемому образу. Эту скульптуру я считаю лучшим творением Анатолия Кузьмича – столько трагизма и скорби по погибшим в напряжении рук и лица Родины-матери!
Выставка, которая сейчас проходит в Художественном центре, стала местом встречи друзей, коллег и почитателей творчества Осауленко. Добрые воспоминания и хорошие песни в исполнении местных бардов лились рекой. В какой-то момент показалось, что сейчас в зале среди барельефов и бюстов, деревянных миниатюр и гипсовых скульптур появится и сам Кузьмич – со своей тростью, ворохом пушистых седых волос на голове и хитрым прищуром на лице...

Увы, мастер ушел навсегда, оставив после себя богатое наследие. А я впервые увидела, что Марина Соколова очень похожа на своего талантливого отца. Она стояла перед портретом Анатолия Кузьмича, который написала уже после его смерти, и удивительным образом отражала его. То ли новая прическа придавала это сходство, то ли творческая одухотворенность на лице была такой же, а может, просто я соскучилась по знакомым чертам человека, которого и при жизни всегда считала легендой.