Продолжение. Начало в №49
На совещании при уполномоченном по правам человека в Иркутской области о результатах работы отчитывалась общественная наблюдательная комиссия по соблюдению прав человека, находящегося в условиях несвободы. О том, как живется по ту сторону колючей проволоки осужденным, членам ОНК рассказал 32-летний Александр Ш., житель Магадана, только что освободившийся из ИК-4 в Плишкино. Имея на руках билет до родного города, он, готовый обменять билет на более позднюю дату, из колонии отправился не на вокзал, а к уполномоченному по правам человека. Не за себя – он уже одной ногой дома. За тех, кто остался там. Это гражданский поступок Александра Ш., человека, которого ломали, но не сломали.
В Плишкино он пробыл в общей сложности около семи месяцев. Срок отбывания наказания был прерван – 4,5 месяца строптивый осужденный провел в помещении камерного типа. За это время он успел застать правление бывшего начальника ИК-4 Анатолия Чичигина, а также переходный период, когда нынешний начальник колонии Александр Кузнецов был только и.о., а значит, исполнял то, что ему было велено, был вынужден продолжать наработанную годами политику. За этот год, по оценке Александра Ш., в Плишкино произошли определенные изменения. В лучшую сторону. Когда внутреннюю, очень неблаговидную плишкинскую кухню сделали через СМИ достоянием гласности, даже самые ретивые поборники чичигинского режима призадумались: а нужны ли им неприятности и разоблачения. Народ хоть и забит в большинстве своем, но на сотню молчащих найдется один отчаянный, кто подаст из толпы голос. Таких в лагере считают неблагонадежными и обычно прячут от посторонних глаз. Когда на территорию ИК заходит комиссия, «неблагонадежного» убирают от греха подальше. Проверяющие входят в барак через центральную дверь, а «неблагонадежного» в этот момент выводят через пожарный вход. И лежит он несколько часов связанный где-нибудь на полу в сушилке (подобных укромных мест, где ничего не стоит спрятать человека, в любой колонии достаточно), с отбитыми ногами и внутренними органами.
Вообще к визитам посторонних в Плишкино готовятся. Запретительные команды и общее дирижирование исходят от двух лиц – майора Евгения Кокина и подполковника Бардаханова. В этом Александр Ш. абсолютно уверен. Указания, как себя вести осужденным, они дают в нарядной главному нарядчику, нарядчику промки (промышленной зоны). Эти приказы затем разносят по баракам курьеры-активисты, передают завхозам отрядов. Указания четкие. Отвечать на приветствие комиссии вразнобой (с администрацией и гуфсиновским руководством здороваются иначе – хором, как в армии). На контакт – личную беседу – не идти. От фото-, видеосъемки и записи разговора на диктофон отказываться. В противном случае – «комиссия пришла и ушла, а вам, ребята, здесь оставаться, выбирайте». Они и выбирают – в основной массе обитатели Плишкино так и поступают.
Официально актив и в ИК-4, и в других колониях отменен более года назад. На бумаге его не существует, но реально он живее всех живых. Активистов в лагере – не менее 20 процентов от общего количества осужденных. Между пряником и кнутом они выбрали первое. Им в колонии дан «зеленый свет» практически на все. Они не работают, но едят, и едят неплохо, объедая мужиков-работяг. Те вкалывают по две смены на промке, причем работают за хлеб и пустую кашу. Мясо, масло, молоко, яйцо – все самое калорийное – съедает актив. Они обирают и диетчиков, которым по состоянию здоровья положено иметь в рационе перечисленные выше продукты. Они облагают данью тех, кто получает от родственников посылки. Подходит к такому счастливчику шнырь и говорит: «Слышь, мужик, делиться надо. Давай блок сигарет на нарядную, давай на уборку...» И нет половины посылки, отдают обычно безропотно, во избежание проблем.
Активу много чего позволено. Они могут передвигаться в любом направлении. Могут избить человека за то, что его лицо кому-то не понравилось. Они выполняют приказы обоих хозяев: надо скрутить, избить, опустить человека – и они это делают. Производят обыски с особым тщанием – зэк-активист знает в этом толк, знает все укромные уголки, где можно спрятать запрещенные предметы. Осужденному насильно «откатывают» пальчики – просто так, для унижения. Здесь заведена особая система общения между заключенными, которая только сейчас меняется. Обычный осужденный, прежде чем обратиться к другому осужденному по любому поводу, например, попросить закурить, подходит к активисту, называет фамилию, статью, срок, спрашивает позволения обратиться к своему товарищу с просьбой. Все это делалось в чеканной армейской манере. И это постоянное словесное унижение – далеко не единственный способ раздавить человека, превратить его в быдло. Осужденного на зоне ломают каждодневно: физически, психологически. Он рабсила, которая нужна на производстве, которой платят копейки. За малейшую провинность – не только за невыполненный план, но и за незастегнутую пуговицу, например, – человека наказывают. Кто метет территорию, кто приседает. Или моет тряпкой и порошком уличный плац, на котором строятся 1300 осужденных. По этому плацу до недавнего времени осужденные «топали» по 4-5 часов, в морозы, в непогоду, без разницы, тянули носки до уровня головы, отбивали такт до полубеспамятства. Сейчас не топают, говорят, отмашка сверху пришла. Есть и другие послабления. Людям перестали отбивать до синевы ноги. По словам Александра Ш., новый начальник колонии об этом лично распорядился. Иначе местами можно поменяться. И еще – самое больное, чем Плишкино заработало свою дурную репутацию «Голубой лагуны». Новое начальство распорядилось «людям судьбы не ломать». Осужденных с низким социальным статусом здесь очень много. Из 180 человек одного только отряда их около полусотни. Та же картина и в других бараках.
Процветали здесь и другие виды физического насилия. Из реестра средневековых пыток. В качестве орудия насилия могут использовать, например, черенок от швабры. Им активисты насилуют мужика, который лежит связанным на полу. Или, вставив ему шланг в прямую кишку, заливают в другой его конец кипяток из чайника. Все это делалось под дружный хохот актива, присутствовавшего при пытках. Александр Ш. рассказывал о том, что видел своими глазами, что ему пришлось пережить лично – его топили в тазу с водой, пытали током, ошпаривали кипятком, отбивали ноги и внутренние органы. Истязания длились часами... Били и ломали всех, кто пытался отстоять свое человеческое достоинство. Иногда терпение лопается и с палачами расправляются. Последняя такая история случилась за два дня до освобождения Александра Ш. Мужики, работающие на промке, не выдержали издевательств и отомстили бригадиру-активисту. Его не просто избили, его истыкали, в смысле, нанесли колото-резаные раны. Бригадира унесли из промки на носилках – а официальная версия среди осужденных была пущена совсем другая. Якобы этому человеку на швейном производстве, на «щипалке», руку оторвало. У всех работяг, оказавшихся в тот момент на месте конфликта, изымали инструменты – резаки. Видимо, удары наносили ими. Что случилось на самом деле, будут устанавливать оперативники из ГУФСИН, но не факт, что информация об этих событиях будет официально озвучена.
Такой единичный, локальный самосуд – не единственный способ как-то изменить существующую на зоне действительность. Перед тем как Александр Ш. освободился, к нему подошли несколько осужденных с просьбой пригласить в Плишкино членов ОНК. Люди назвали свои фамилии – они готовы говорить с комиссией о нарушении прав человека, так как им «нечего больше терять». Их лишают всего, чего можно лишить человека в условиях несвободы. Например, надежды на условно-досрочное освобождение (а это право человека на доступ к правосудию). УДО в колонии – это разновидность пряника. Им водят перед носом: подчинись. Если человек не ломается под таким шантажом, нет ничего проще, чем сделать из него хронического, злостного нарушителя. Не застегнул пуговицу – получай штрафной изолятор по максимуму. А это значит – прощай, УДО.
У Александра Ш. спросили, что, по его мнению, стало бы с зоной, если бы на самом деле отменили актив. Чисто гипотетически. Он ответил: сначала ничего. Продолжали бы жить как привыкли. До тех пор пока мужик не осознает, не поверит, не оттает. А потом из него полезет наружу то, что в него вколачивали, то, что с ним творили все это время. В Плишкино основная масса осужденных превращена в роботов. Людей научили реагировать на команды: встал, ногу вытянул, язык показал, упал – отжался и т.д. И он выполняет команды не задумываясь, так как знает, чем чревато ослушание, знает, что сразу после отбоя у него начнутся проблемы.
Второй вопрос, который задали Александру Ш. члены ОНК. Что, по его мнению, можно изменить в сложившейся порочной системе Плишкино? Частично на ситуацию может повлиять замена контингента. В ИК-4 нужно завезти людей из других колоний, тех, кто не прошел через плишкинский ад. Во-вторых, вывезти актив, перетасовать, порвать устоявшиеся связи. Иначе Плишкино так и останется ямой, отстойником, фабрикой по перемалыванию человеческих судеб. Завершая свой рассказ о житье-бытье в Плишкино, наш собеседник сказал следующее: «У меня нет ощущения, что я освободился, отбыв наказание в исправительной колонии. Мне кажется, что я вырвался из плена. Для обычного, нормального человека там нет пряника – там только кнут. Мне 32 года, я много читал, я крепкий человек, я сопротивлялся до последнего дня. Не делал того, к чему меня принуждали. Хотя меня били, заставляли, издевались. Меня не смогли сломать, поэтому я приехал к вам. Свои слова готов подтвердить, если нужно, в прокуратуре».
И последний вопрос, который задали Александру Ш., – много ли на зоне людей, сидящих за то, что они не совершали. Он сказал, что такие случаи не редкость. И это закономерно для системы и ее сотрудников. Это их хлеб. Не будет раскрытий – не будет премий, продвижений по служебной лестнице. Есть совершенное преступление – значит, должен быть дурак, который возьмет его на себя. И он рано или поздно найдется. Это к вопросу о качестве расследования уголовных дел и адекватности признательных показаний. Какими методами они подчас добываются, было сказано выше...
То, что было еще год назад при Чичигине в Плишкино, потихоньку уходит в прошлое. Сейчас, по словам Александра Ш., мужики начинают между собой общаться. Они оттаивают. Не все, конечно. Много среди них тех, у кого этот процесс уже необратим.
Когда материал о заседании комиссии при уполномоченном был уже готов, в редакцию «Свечи» пришло письмо от человека, который содержался в СИЗО-1. Содержание послания – как продолжение триллера, ужастика, происходящего не где-то там, далеко, или давно. А сейчас, здесь, в областном центре.
А еще чуть раньше в газету пришло письмо от ангарчанина Алексея И., который сейчас отбывает наказание в ЛИУ-27 (Вихоревка, Братск). Из письма: «Вы никогда не задумывались над тем, что скрывается за словами «подозреваемый задержан и начал давать признательные показания»? Я не знаю ни одного человека, который был бы задержан по подозрению в совершении преступления, отрицал свою причастность к нему и к которому в связи с этим не применялись бы пытки. Начиная с банального избиения и электрического тока и заканчивая изнасилованием при помощи ножки от табурета. Многие способы не оставляют после себя следов. Например, купание в проруби, вытаскивание на мороз под вытяжку вентиляции, противогаз или пакет на голову, или тот же ток через влажные тряпки. Нет следов – нет пыток. Все чисто и законно. А есть еще «разработочные хаты», где то же самое делают зэки-беспредельщики (их называют гадами), только в способах они более раскованны. Днем – цветные мусора, ночью – гадье. Человек вспоминает все, даже как в детском саду конфетку украл. А если вспоминать нечего, то придумает, напишет и подпишет. Сломать можно любого – все зависит от желания. И это не единичные случаи, а повсеместная практика. Я проехал на «столыпине» через половину России. Побывал в пяти тюрьмах (о лагерях я здесь не говорю) и знаю, о чем пишу. Я не говорю, что все зэки мягкие и пушистые. Большинство сидит по теме, но это не значит, что их никто не трогает. Пытают всех, кого-то больше, кого-то не очень. Однако среди всех прикипевших есть и те, кто платит не по своим кредитам. И это результат работы системы, состоящий из следователей, дознавателей, оперов и судей. И все это для того, чтобы простой обыватель мог спокойно заснуть, зная, что преступление «не осталось безнаказанным» и его сон охраняют славные парни в мундирах. На ум почему-то приходят слова Эйнштейна: «Никакая цель не высока настолько, чтобы оправдывала недостойные средства для ее достижения».