Приходилось ли вам слышать о раскрытии фактов насильственной смерти человека, замаскированной под самоубийство? В бесчисленных криминальных сериалах проницательные следователи щелкают такие дела как орешки. Но в жизни всё по-иному. Раз в петле – значит, сам лишил себя жизни. И доказывать обратное никто не спешит. «Чужая душа – потемки», – говорят опера о причинах случившегося. Душа убийцы еще более темна, считает мать 22-летнего Максима Никоненко Нина Николаевна. 25 июня 2011 года ее сына нашли повешенным на электроопоре №13 вблизи Еловского водохранилища.
Понадобился месяц, чтобы истерзанная горем женщина нашла в себе силы говорить о случившемся. Тогда с ее слов мы рассказали об этом деле. Незадолго до своей гибели Максим в популярной среди молодежи социальной сети познакомился с девушкой, которая, как и он, жила в Ангарске и училась в АГТА. Молодые люди начали общаться по Интернету, потом обменялись номерами телефонов и стали встречаться. «Сын мне рассказывал об этой Юлии, – говорит Нина Николаевна. – Непохоже было, что их связывали сильные чувства. Максим вообще в отношениях с девушками был очень ровным. С бывшей подругой после расставания они остались добрыми друзьями. Про интернет-знакомую Максим говорил, что девушка эта со странностями, что в жизни у нее все непросто и она часто говорит о смерти. Казалось, он искренне хотел ей помочь: познакомил со своими друзьями, позвал на пикник по случаю защиты диплома. А в тот день она сама позвонила ему и пригласила на свидание».
По словам матери, ближе к обеду 25 июня Максим ушел из дома. Он сказал, что по дороге в 32 микрорайон, где живет Юлия, он зайдет и снимет стипендию с карточки. Так и сделал. Зачем самоубийце деньги? Он не хотел умирать, он шел на встречу с девушкой...
А в полночь в дверь квартиры семьи Никоненко постучал участковый. Он сообщил Нине Николаевне о гибели Максима и попросил проехать в отделение милиции №3. Там ей сразу сказали, что считают случившееся самоубийством. О том же твердила и Юлия, которая на следующий день приехала к ним домой. «Даже и не сомневайтесь, он сам это сделал, сам! – твердила девушка, «успокаивая» маму Максима. – Вам надо поехать к своим родным в другой город, там все пережить». Еще она сказала Нине Николаевне, что 25 июня не виделась с Максимом. Потом в течение месяца следователь прокуратуры Дмитрий Воеводин пытался найти Юлию, чтобы вызвать для допроса и прояснить обстоятельства того рокового дня. Но на звонки девушка не отвечала и дома ее застать не могли. Зато Юлия позвонила в редакцию газеты на следующий день после выхода статьи, узнав себя в публикации, где не была указана ее фамилия. «Меня оболгали! – плакала она в трубку. – Меня обвиняют в том, к чему я не имею никакого отношения. Я не знаю, почему Максим это сделал, но уверена, что не могла быть причиной этого».
Юлия поторопилась с выводами – никто ее не обвиняет в смерти Максима. Потому что в рамках таких обвинений заводится уголовное дело. Но дела этого нет. И слишком мал шанс, что когда-либо оно появится. Нина Никоненко трижды подавала в прокуратуру заявление с просьбой провести проверку по факту гибели ее сына и трижды получала отказ в возбуждении уголовного дела с формулировкой «не усматривается состава преступления». Почему же она и друзья Максима считают его гибель насильственной?
Во-первых, отсутствие причин для самоубийства. Жизнь способного молодого человека складывалась весьма удачно. Максим хорошо учился в академии, с интересом изучал дисциплины на факультете «Промышленная электроника», был призером всероссийских олимпиад. Диплом защитил на «отлично» и сразу же получил приглашение поступить в аспирантуру. В июне ему, как перспективному выпускнику АГТА, оформили отсрочку от службы в армии. Он строил планы, радовался успешному окончанию учебы вместе с друзьями. При этом алкоголем не злоупотреблял и никогда не высказывал намерения уйти из жизни.
Самым тревожным «звонком» в этом деле являются его взаимоотношения с интернет-знакомой Юлией. Это именно она, по признанию Максима, говорила о смерти, это ее парень спасал от депрессии. Возможно, девушка говорит правду и 25 июня они по какой-то причине не встретились с Максимом. Но их телефонное общение в тот день было весьма насыщенным – 82 сообщения за несколько часов. О чем они были, знает теперь только одна Юлия. Распечатку смс-переписки можно получить только по требованию суда, а суд может затребовать ее только в рамках уголовного дела. А его, как известно, нет. В телефоне Максима, найденном при нем на месте гибели, все сообщения были удалены (сам факт их наличия удалось подтвердить только по распечатке, выданной сотовым оператором). Замкнутый круг, который не хотят разорвать правоохранительные органы.
«Я понимаю, что всем удобнее и проще считать это обычным самоубийством, – говорит Нина Николаевна. – Если бы в первые часы после случившегося оперативники предположили, что это может быть преступлением, они бы провели целый ряд необходимых процедур: взяли для исследования веревку (она так и осталась лежать возле электроопоры), сняли отпечатки пальцев с телефона и солнцезащитных очков Максима, которые были на его лице (хотя при предсмертных судорогах должны были упасть на землю). Найденная при сыне сумка была разорвана, будто бы он боролся с кем-то, но вещи в ней остались нетронутыми. В материалах, которые дал мне для ознакомления следователь прокуратуры, не было даже данных о тех, кто нашел Максима висящим на электроопоре и сообщил об этом в милицию. Хотя вначале мне говорили, что эти люди сами остановили экипаж ППС и показали милиционерам место ЧП. Происхождение синяка на лице сына патологоанатом объяснил мне как последствие ушибов об электроопору при конвульсиях. Но он никак не объяснил, почему светлая одежда Максима была чистой, хотя он, по версии следствия, сам пришел из города в лесной массив, соорудил петлю, залез на трехметровую опору, закрепил там петлю и повесился, стоя на коленях».
Но кто, если не сам Максим, мог такое сделать и почему? «Все – и в милиции, и в прокуратуре, – задают мне этот вопрос, – говорит Нина Николаевна. – У меня точного ответа нет, только предположения, которые высказывают и друзья моего сына. Сейчас в Интернете много клубов самоубийств, виртуальных групп, где обсуждается, как лишить себя жизни или сделать это с другим человеком, не вызвав при этом подозрений у правоохранительных органов. Возможно, новые интернет-знакомые сына были из таких сообществ. Я просила следствие проверить эту версию, но в ответ в лучшем случае получала лишь жалостливую усмешку. 82 смс-сообщения! Возможно, в ходе этого телефонного диалога моего сына довели до самоубийства или заманили в расставленную ловушку. Почему эти предположения даже не рассматривались как вероятные?»
Обычно самоубийцы объясняют свой поступок в предсмертной записке. Но в данном случае ее не было. Зато ее написала сама Нина Николаевна. В конце прошлой недели она принесла в редакцию газеты открытое письмо к убийцам своего сына. В обращенных к ним обвинениях и проклятиях заключена вся сила ее материнского горя: «За что вы убили его? Что он сделал вам? Вы так развлекаетесь? А друг друга вы не боитесь? Ведь такие нелюди, как вы, способны на всё! В вас нет ничего от людей». А между строк – ее нежелание жить дальше. Нина Никоненко не скрывает этого и на словах: «Я не верю, что мой сын даже в минуты самого черного отчаянья мог не подумать обо мне и решиться доставить мне такую боль! – говорит она. – Точно так же, как и я бы ему никогда не причинила страданий. 25 июня моя душа умерла вместе с ним. В нем был весь смысл моей жизни, и нынешнее мое существование смысла этого лишено. Я нахожу в себе силы жить дальше только для того, чтобы добиться наказания для тех, кто погубил сына. И молю Бога, чтобы поскорее встретиться с ним на небесах! Только вот котов наших пристрою в добрые руки. Максим их очень любил, я не могу оставить их просто так».
Душа матери чиста, как ее слезы. Нина Николаевна никого не оговаривает, она просто свято верит, что произошедшее с Максимом не было самоубийством. Признать это – значит предать память самого дорогого ей человека. Но, возможно, материнская интуиция ее и не обманывает. Женщина находится в тяжелейшем психологическом состоянии. И одними утешениями делу не поможешь. Дабы предотвратить развитие этой трагедии, просим прокуратуру города Ангарска еще раз изучить материалы расследования смерти 22-летнего Максима Никоненко. Это тот самый случай, когда формализм может убить.